Шри Ауробиндо. Савитри, Книга 3, Песнь 4 Видение и Дар

Шри Ауробиндо

САВИТРИ

ВЕРНУТЬСЯ К СОДЕРЖАНИЮ

КУПИТЬ КНИГУ

Книга III. Книга Божественной Матери

Book III. The Book of the Divine Mother

Песнь 4. Видение и Дар

Canto 4. The Vision and the Boon

Страницы: 334—348

[334]

THEN suddenly there rose a sacred stir.
Amid the lifeless silence of the Void
In a solitude and an immensity
A sound came quivering like a loved footfall
Heard in the listening spaces of the soul;
A touch perturbed his fibres with delight.
An Influence had approached the mortal range,
A boundless Heart was near his longing heart,
A mystic Form enveloped his earthly shape.
All at her contact broke from silence’ seal;
Spirit and body thrilled identified,
Linked in the grasp of an unspoken joy;
Mind, members, life were merged in ecstasy.
Intoxicated as with nectarous rain
His nature’s passioning stretches flowed to her,
Flashing with lightnings, mad with luminous wine.
All was a limitless sea that heaved to the moon.
A divinising stream possessed his veins,
His body’s cells awoke to spirit sense,
Each nerve became a burning thread of joy:
Tissue and flesh partook beatitude.
Alight, the dun unplumbed subconscient caves
Thrilled with the prescience of her longed-for tread
And filled with flickering crests and praying tongues.
Even lost in slumber, mute, inanimate
His very body answered to her power.
The One he worshipped was within him now:
Flame-pure, ethereal-tressed, a mighty Face
Appeared and lips moved by immortal words;
Lids, Wisdom’s leaves, drooped over rapture’s orbs.
A marble monument of ponderings, shone

И ВДРУГ священный трепет все объял.

Средь мертвого безмолвья Пустоты

В безмерности и одинокости

Разнесся звук как ритм шагов любимых,

Пронзив души внимавшие пространства;

С прикосновеньем к фибрам сокровенным

Всем существом он испытал блаженство.

Наитье свыше ощущалось рядом,

Приблизившись вплотную к смертной сфере;

Безмерное вблизи забилось Сердце,

Так близко с сердцем жаждущим его,

Мистическая Форма, вышним чудом,

Объяла вдруг его земной сосуд.

Пред Ней срывало всё печать безмолвья,

Едины, трепетали дух и тело

В объятьях радости неизреченной;

Всё — разум, члены, жизнь — слилось в экстазе.

И, словно опьянясь нектарным ливнем,

Вся суть его изверглась страстно к Ней,

Сверкая молниями несдержимо

И от вина лучистого безумна.

Как океан — к луне, всё к Ней вздымалось.

Обожествленья ток по жилам тек,

И к чувству дух очнулся в клетках тела,

И каждый нерв пылал, восторга нитью:

Блаженства причастились плоть и ткань.

Осиянны, пещеры подсознанья

В нехоженой, безмерной серой мгле,

Желанный чуя шаг Ее, воспряли

В мерцавших гребнях, в языках мольбы.

Инертное, уснувшее, немое,

Все ж даже тело откликалось Ей.

В него пришла Она, его Богиня:

В эфире влас, как пламень чистый, Лик

Предстал, уста в движеньи слов бессмертных,

Под сенью вежд Всезнанья — очи счастья.

Монументальным мрамором раздумий,

Чело сияло, кладезь прозреванья,

335

334

[335]

A forehead, sight’s crypt, and large like ocean’s gaze
Towards Heaven, two tranquil eyes of boundless thought
Looked into man’s and saw the god to come.
A Shape was seen on threshold Mind, a Voice
Absolute and wise in the heart’s chambers spoke:
“O Son of Strength who climbst creation’s peaks,
No soul is thy companion in the light;
Alone thou standest at the eternal doors.
What thou hast won is thine, but ask no more.
O Spirit aspiring in an ignorant frame,
O Voice arisen from the Inconscient’s world,
How shalt thou speak for men whose hearts are dumb,
Make purblind earth the soul’s seer-vision’s home
Or lighten the burden of the senseless globe?
I am the Mystery beyond reach of mind,
I am the goal of the travail of the suns;
My fire and sweetness are the cause of life.
But too immense my danger and my joy.
Awake not the immeasurable descent,
Speak not my secret name to hostile Time;
Man is too weak to bear the Infinite’s weight.
Truth born too soon might break the imperfect earth.
Leave the all-seeing Power to hew its way:
In thy single vast achievement reign apart
Helping the world with thy great lonely days.
I ask thee not to merge thy heart of flame
In the Immobile’s wide uncaring bliss,
Turned from the fruitless motion of the years,
Deserting the fierce labour of the worlds,
Aloof from beings, lost in the Alone.
How shall thy mighty spirit brook repose
While Death is still unconquered on the earth
And Time a field of suffering and pain?
Thy soul was born to share the laden Force;
Obey thy nature and fulfil thy fate:
Accept the difficulty and godlike toil,

И взор, как океан, глядящий в Небо,

Покойно проникал безбрежной мыслью

Вглубь смертных глаз, провидя божество.

В дверях Ума соткался Образ, Глас —

Всевластен, мудр — возник в покоях сердца:

«О, Силы Сын, искатель высших пиков,

Нет ни души с тобой, всходящей к свету;

Ты одинок стоишь у вечных врат.

Все то, чего добился ты, — твое,

Тем и живи — и не проси о большем.

О Дух, идущий ввысь во прахе темном,

О Глас, восставший в мире Несознанья,

Как дозовешься ты глухих сердец,

Как дашь слепой земле души прозренье

Иль снимешь гнет с бесчувственного шара?

Я Тайна, недоступная уму,

Я плод, что зарождают в муках солнца;

Мой огнь и сладость созидают жизнь.

Но слишком безграничен мой восторг,

Пришествие мое опасно слишком.

Не побуждай Безмерность к нисхожденью,

Не открывай во Времени враждебном

Ты имя сокровенное мое;

Ведь слишком слаб пока что человек,

Чтоб ношу Бесконечного принять.

Земля несовершенная погибнет,

Познав до срока Истины рожденье.

Оставь торить свой путь всезрящей Силе:

Один в своем обширном достиженьи

Цари, недосягаем, отстранен;

Мир направляй и помогай ему

Величьем одиноким дней своих.

Я не прошу, чтоб твой огонь сердечный

В Недвижном скрылся, растворясь в блаженстве,

Отринув прочь бесплодный ход годов,

Покинув труд чудовищный вселенных,

Забыв о тварях, сгинул в Односущем.

Как может почивать твой дух могучий,

Пока земля не победила Смерть,

А Время — лишь арена горя, муки?

Твоя душа родилась в мире боли,

Чтобы помочь обремененной Силе;

Так покорись своей природы зову,

Судьбу свою могучую исполни:

Прими же богоравный труд и трудность,

336

[336]

For the slow-paced omniscient purpose live.
The Enigma’s knot is tied in humankind.
A lightning from the heights that think and plan,
Ploughing the air of life with vanishing trails,
Man, sole awake in an unconscious world,
Aspires in vain to change the cosmic dream.
Arrived from some half-luminous Beyond
He is a stranger in the mindless vasts;
A traveller in his oft-shifting home
Amid the tread of many infinities,
He has pitched a tent of life in desert Space.
Heaven’s fixed regard beholds him from above,
In the house of Nature a perturbing guest,
A voyager twixt Thought’s inconstant shores,
A hunter of unknown and beautiful Powers,
A nomad of the far mysterious Light,
In the wide ways a little spark of God.
Against his spirit all is in dire league,
A Titan influence stops his Godward gaze.
Around him hungers the unpitying Void,
The eternal Darkness seeks him with her hands,
Inscrutable Energies drive him and deceive,
Immense implacable deities oppose.
An inert Soul and a somnambulist Force
Have made a world estranged from life and thought;
The Dragon of the dark foundations keeps
Unalterable the law of Chance and Death;
On his long way through Time and Circumstance
The grey-hued riddling nether shadow-Sphinx,
Her dreadful paws upon the swallowing sands,
Awaits him armed with the soul-slaying word:
Across his path sits the dim camp of Night.
His day is a moment in perpetual Time;
He is the prey of the minutes and the hours.
Assailed on earth and unassured of heaven,
Descended here unhappy and sublime,

Живи для вековой всемудрой цели.

В роду людском сокрыт Загадки узел.

С высот, что думают и строят планы,

Пронизав воздух жизни зыбким следом,

Как молния, нагрянул человек,

Один не спящий в мире бессознанья,

Стремясь вотще развеять сон вселенский.

Придя из Запределий полусветлых,

Среди бездумных ширей он чужак;

Кочевником в жилище переменчивом,

Средь поступи безмерностей бесчисленных

Он жизни стан разбил в пустыне Космоса.

Живет под неотступным взором Неба

Тот беспокойный гость в стенах Природы,

Скиталец меж брегов нестойких Мысли,

Искатель Сил неведомых и дивных,

Бродяга сфер таинственного Света,

Искорка Божья на путях бескрайних.

Весь мир идет войной на дух его,

Титана чад в нем застит к Богу взгляд.

Вокруг зияет алчно Пустота,

Извечный Мрак скогтить его стремится;

Безвестные Силы ведут его и губят,

Ужасные Боги противостоят.

Душа инертная и Мощь-сомнамбула

Создали мир, где чужды жизнь и мысль;

Дракон устоев мрачных стережет

Вовек закон Случайности и Смерти;

В пути бескрайнем сквозь Событье, Время

С загадкой серый низший Сфинкс, как тень,

Раскинув лапы на песках зыбучих,

Ждет, вооружась разящим душу словом;

Ночь стала станом на его тропе.

В бескрайних летах день его лишь миг;

Он жертва скоротечности часов.

Гонимый на земле, не веря небу,

Сюда сойдя, несчастен и возвышен,

337

[337]

A link between the demigod and the beast,
He knows not his own greatness nor his aim;
He has forgotten why he has come and whence.
His spirit and his members are at war;
His heights break off too low to reach the skies,
His mass is buried in the animal mire.
A strange antinomy is his nature’s rule.
A riddle of opposites is made his field:
Freedom he asks but needs to live in bonds,
He has need of darkness to perceive some light
And need of grief to feel a little bliss;
He has need of death to find a greater life.
All sides he sees and turns to every call;
He has no certain light by which to walk;
His life is a blind-man’s-buff, a hide-and-seek;
He seeks himself and from himself he runs;
Meeting himself, he thinks it other than he.
Always he builds, but finds no constant ground,
Always he journeys, but nowhere arrives;
He would guide the world, himself he cannot guide;
He would save his soul, his life he cannot save.
The light his soul had brought his mind has lost;
All he has learned is soon again in doubt;
A sun to him seems the shadow of his thoughts,
Then all is shadow again and nothing true:
Unknowing what he does or whither he tends
He fabricates signs of the Real in Ignorance.
He has hitched his mortal error to Truth’s star.
Wisdom attracts him with her luminous masks,
But never has he seen the face behind:
A giant Ignorance surrounds his lore.
Assigned to meet the cosmic mystery
In the dumb figure of a material world,
His passport of entry false and his personage,
He is compelled to be what he is not;
He obeys the Inconscience he had come to rule

Звено меж полубогом и животным,

Он о величьи собственном не знает,

Он собственную цель не сознает,

Забыв, зачем явился и откуда.

В нем дух с частями прочими в раздоре;

Его высоты далеки от неба,

Он в массе погребен в грязи животной.

Им правит странных антиномий власть,

Противоречий движет им загадка:

Свободы просит он, любя оковы,

И тьма нужна ему, чтоб свет прозреть,

И скорбь, чтоб ощутить блаженства малость,

И смерть, чтоб к высшей жизни путь найти.

Во все концы блуждает взор его,

На всякий зов готов он устремиться;

Ему неведом путеводный свет;

Вся жизнь его — лишь прятки или жмурки;

Себя он ищет и себя бежит,

Себя не узнает, с собою встретясь.

Вечно он строит, но на почве зыбкой,

Вечно идет, но никуда не прибыл.

Он вел бы мир — себя вести не может;

Он спас бы душу — жизнь спасти не в силах.

Свет, что душа добыла, ум утратил;

Все, что познал он, вновь гнетут сомненья;

И мнит он солнцем тень своих же мыслей,

И все опять лишь тень, и правды нет:

Не зная, что творит, куда влачится,

В Незнаньи он измыслил знаки Яви.

В ошибку впряг он Истины звезду[1].

Влеком к блестящим Мудрости личинам,

Не видит он за ними скрытый лик:

Вокруг его познаний — хлябь Неведенья.

Отправлен вызнать тайну мирозданья

В немом обличьи космоса вещей,

Фальшивый персонаж с фальшивой визой,

Он вынужден не быть самим собой;

Живет он, подчиняясь Несознанью,

Хотя пришел над ним повелевать,

[1] Перефразируется английская пословица: «Впряги звезду в свою повозку» (hitch your wagon to a star) — т. е. «ставь себе высокие цели».

338

[338]

And sinks in Matter to fulfil his soul.
Awakened from her lower driven forms
The Earth-Mother gave her forces to his hands
And painfully he guards the heavy trust;
His mind is a lost torch-bearer on her roads.
Illumining breath to think and plasm to feel,
He labours with his slow and sceptic brain
Helped by the reason’s vacillating fires,
To make his thought and will a magic door
For knowledge to enter the darkness of the world
And love to rule a realm of strife and hate.
A mind impotent to reconcile heaven and earth
And tied to Matter with a thousand bonds,
He lifts himself to be a conscious god.
Even when a glory of wisdom crowns his brow,
When mind and spirit shed a grandiose ray
To exalt this product of the sperm and gene,
This alchemist’s miracle from plasm and gas,
And he who shared the animal’s run and crawl
Lifts his thought-stature to the Immortal’s heights,
His life still keeps the human middle way;
His body he resigns to death and pain,
Abandoning Matter, his too heavy charge.
A thaumaturge sceptic of miracles,
A spirit left sterile of its occult power
By an unbelieving brain and credulous heart,
He leaves the world to end where it began:
His work unfinished he claims a heavenly prize.
Thus has he missed creation’s absolute.
Half-way he stops his star of destiny:
A vast and vain long-tried experiment,
An ill-served high conception doubtfully done,
The world’s life falters on not seeing its goal,—
A zigzag towards unknown dangerous ground
Ever repeating its habitual walk,
Ever retreating after marches long

В Материи скрывается всецело,

Чтоб душу в ней свою осуществить.

Пробуждена от низших рабских форм,

Ему дарует силы Мать-Земля,

И он несет тот тяжкий долг, страдая;

Факелоносец-ум его блуждает,

Затерян средь ее дорог несметных.

Дыханье в мысль возвысив, плазму в чувство,

Он трудится скептичным мозгом медленным

В колеблющихся разуменья всполохах

И превратить стремится мысль и волю

В волшебные врата, чтоб через них

Проникло знанье, солнцем, в мира мрак,

Чтоб в царстве зла и войн любовь царила.

Не в силах землю с небом примирить,

К Материи прикован тьмою уз,

Он все ж взрастает в божество сознаньем.

Но хоть его чело венчает мудрость,

И хоть высоты разума и духа

Ниспосылают грандиозный луч,

Чтоб ввысь поднять творенье спермы, генов,

Что чудом маг извлек из плазмы с газом,

И он, животным бегавший и ползший,

Вздымает мысли стать к бессмертным высям,

Все ж смертный путь срединный — жизнь его;

Он тело уступает смерти, боли,

Материю отвергнув, слишком тяжкой ношей.

Кудесник, что не верит в чудеса,

Дух, что лишен своей оккультной силы

Скептичным мозгом, легковерным сердцем,

Он оставляет мир таким, как есть,

Чтоб он закончился там, где был начат:

Щедрот небес он ждет, не сделав дела.

Так упустил он абсолют творенья.

На полпути звезду судьбы он гасит:

Эксперимент, сколь долгий, столь бесплодный,

Высокий замысел, чье воплощенье

Сомнительно пока и неудачно,

Бредет куда-то, спотыкаясь мир,

И жизнь его своей не видит цели —

Зигзаг к неведомой земле опасной,

Вовеки повторяя свой поход привычный,

Вовеки отступая после маршей долгих,

339

[339]

And hardiest victories without sure result,
Drawn endlessly an inconclusive game.
In an ill-fitting and voluminous robe
A radiant purpose still conceals its face,
A mighty blindness stumbles hoping on,
Feeding its strength on gifts of luminous Chance.
Because the human instrument has failed,
The Godhead frustrate sleeps within its seed,
A spirit entangled in the forms it made.
His failure is not failure whom God leads;
Through all the slow mysterious march goes on:
An immutable Power has made this mutable world;
A self-fulfilling transcendence treads man’s road;
The driver of the soul upon its path,
It knows its steps, its way is inevitable,
And how shall the end be vain when God is guide?
However man’s mind may tire or fail his flesh,
A will prevails cancelling his conscious choice:
The goal recedes, a bourneless vastness calls
Retreating into an immense Unknown;
There is no end to the world’s stupendous march,
There is no rest for the embodied soul.
It must live on, describe all Time’s huge curve.
An Influx presses from the closed Beyond
Forbidding to him rest and earthly ease,
Till he has found himself he cannot pause.
A Light there is that leads, a Power that aids;
Unmarked, unfelt it sees in him and acts:
Ignorant, he forms the All-Conscient in his depths,
Human, looks up to superhuman peaks:
A borrower of Supernature’s gold,
He paves his road to Immortality.
The high gods look on man and watch and choose
Today’s impossibles for the future’s base.
His transience trembles with the Eternal’s touch,
His barriers cede beneath the Infinite’s tread;

После побед, сколь тяжких, столь напрасных, —

Извечная бесплодная игра.

В неладном мешковатом одеяньи

Таит свой лик сияющая цель,

Нетвердо слепота бредет в надежде,

Питая силы проблесками Шанса.

Познав тщету орудья-человека,

Спит бог, отчаясь, в семени своем,

Дух, вовлеченный в формы, что он создал.

Но если Бог ведет, ничто не тщетно:

Победой обратит он пораженье;

Сквозь все идет неспешный тайный марш:

Нетленной Силой создан тленья мир;

Всевышний, здесь себя осуществляя,

Дорогу человека проторяет;

Вожак души в ее походе трудном,

Он знает каждый шаг, путь неизбежен —

Кто к цели не придет, коль Бог ведет?

И как бы ни сдавали ум и плоть,

Все ж некой воле человек подвластен,

Что отменяет то, что выбрал он:

Цель, что казалась близкой, отступает,

Безбережная ширь зовет все дальше,

Скрываясь в Неизведанном без края.

И маршу мира нет конца гигантскому,

Нет отдыха душе, во плоть облекшейся.

Ей должно жить, летописать эпохи —

Пройти весь Времени виток гигантский.

Приток из Запредельности сокрытой

Ему не даст покоя на земле,

Пока не сможет он найти себя.

Есть Помощь свыше, путеводный Свет —

Незрим, он видит в нем и созидает:

Невежествен и смертен, человек

Стремит свой взор к сверхчеловечьим высям,

Растит в своих глубинах Всесознанье:

Стяжатель дерзкий злата Сверхприроды,

Он пролагает путь себе к Бессмертью.

И боги, высоки и совершенны,

За человеком свыше наблюдают

И то, что ныне мнится невозможным,

Грядущего основой избирают.

Трепещет бренность от касанья Вечного,

Крушит преграды поступь Бесконечного;

340

[340]

The Immortals have their entries in his life:
The Ambassadors of the Unseen draw near.
A splendour sullied by the mortal air,
Love passes through his heart, a wandering guest.
Beauty surrounds him for a magic hour,
He has visits of a large revealing joy,
Brief widenesses release him from himself,
Enticing towards a glory ever in front
Hopes of a deathless sweetness lure and leave.
His mind is crossed by strange discovering fires,
Rare intimations lift his stumbling speech
To a moment’s kinship with the eternal Word;
A masque of Wisdom circles through his brain
Perturbing him with glimpses half divine.
He lays his hands sometimes on the Unknown;
He communes sometimes with Eternity.
A strange and grandiose symbol was his birth
And immortality and spirit-room
And pure perfection and a shadowless bliss
Are this afflicted creature’s mighty fate.
In him the Earth-Mother sees draw near the change
Foreshadowed in her dumb and fiery depths,
A godhead drawn from her transmuted limbs,
An alchemy of Heaven on Nature’s base.
Adept of the self-born unfailing line,
Leave not the light to die the ages bore,
Help still humanity’s blind and suffering life:
Obey thy spirit’s wide omnipotent urge.
A witness to God’s parley with the Night,
It leaned compassionate from immortal calm
And housed desire, the troubled seed of things.
Assent to thy high self, create, endure.
Cease not from knowledge, let thy toil be vast.
No more can earthly limits pen thy force;
Equal thy work with long unending Time’s.
Traveller upon the bare eternal heights,

Сыны Бессмертья вхожи в жизнь его:

Незримого Послы подходят близко.

Сокровище, чей блеск запятнан тленьем,

Любовь заходит в сердце, редкой гостьей,

Иль откровеньем вдруг нагрянет радость,

Обнимет красота на час волшебный

Иль широта вдруг осенит его,

Даря от самого себя свободу,

Иль светочем, всегда вдали зовущим,

Мечта о сладости нетленной манит

И исчезает, как мираж туманный.

В уме его блистают озаренья

Иль постиженья странные огни,

И редкие наитья возвышают

Его убогой речи ковылянье

К недолгому родству со Словом вечным;

Иль Мудрости чудесный маскарад

Сквозь мозг его кружится и тревожит

Полубожественных зарниц сверканьем.

Бывает, oн Неведомым владеет,

Бывает, он с Нетленным говорит.

Великий, чудный знак его рожденье,

И осененность духом и бессмертье,

Лишенное изъяна совершенство

И счастье, неизбывное вовек, —

Могучий жребий жалкого созданья.

В нем видит Мать-Земля явленье нови,

Предузнанной в немых, волшебных глубях,

Зрит божество, взрастающее в ней,

Что из ее преображенных членов

Вздымается алхимией Небес

На прочном основании Природы.

Несокрушимой линии адепт,

Бессмертной, самородной, не позволь

Угаснуть свету, что века несли;

Как прежде, помогай людскому роду,

Его страдающей незрячей жизни:

И дальше следуй духу своему

В порыве всемогущем и широком.

Свидетель разговора Бога с Ночью,

Он низошел из тишины нетленной,

Исполнясь состраданья, и воспринял

Желанье, семенем вещей смятенным.

В согласьи со своим высоким «я»

Дерзай, твори, претерпевай и дальше.

Будь верен знанью, не оставь его,

Пускай границ не знает труд твой тяжкий.

Нет больше для тебя земных преград —

Ничто твою сдержать не сможет силу;

С работой нескончаемых столетий

Сравняй свой труд и Время превзойди.

Паломник к обнаженным вечным высям,

341

[341]

Tread still the difficult and dateless path
Joining the cycles with its austere curve
Measured for man by the initiate Gods.
My light shall be in thee, my strength thy force.
Let not the impatient Titan drive thy heart,
Ask not the imperfect fruit, the partial prize.
Only one boon, to greaten thy spirit, demand;
Only one joy, to raise thy kind, desire.
Above blind fate and the antagonist powers
Moveless there stands a high unchanging Will;
To its omnipotence leave thy work’s result.
All things shall change in God’s transfiguring hour.”

August and sweet sank hushed that mighty Voice.
Nothing now moved in the vast brooding space:
A stillness came upon the listening world,
A mute immensity of the Eternal’s peace.
But Aswapati’s heart replied to her,
A cry amid the silence of the Vasts:
“How shall I rest content with mortal days
And the dull measure of terrestrial things,
I who have seen behind the cosmic mask
The glory and the beauty of thy face?
Hard is the doom to which thou bindst thy sons!
How long shall our spirits battle with the Night
And bear defeat and the brute yoke of Death,
We who are vessels of a deathless Force
And builders of the godhead of the race?
Or if it is thy work I do below
Amid the error and waste of human life
In the vague light of man’s half-conscious mind,
Why breaks not in some distant gleam of thee?
Ever the centuries and millenniums pass.
Where in the greyness is thy coming’s ray?
Where is the thunder of thy victory’s wings?
Only we hear the feet of passing gods.

Тори и впредь извечный трудный путь,

Круженье циклов воссоединяя

С его витком высоким и суровым,

Что человеку издревле начертан,

Отмерен посвященными Богами.

Мой свет и мощь моя в тебе пребудут.

Не дай нетерпеливому Титану

Увлечь твое стремящееся сердце,

Не вожделей плодов несовершенных,

Частичною наградой не прельстись.

Один лишь дар — свой дух возвысить — требуй;

Один лишь плод — свой род поднять — желай.

Превыше рока и слепой судьбы,

Превыше сил, противоставших Духу,

Недвижно, непреложно, неизменно

Высокая царит всевластно Воля;

Ей предоставь исход своей работы.

Всё Бог изменит в час преображенья».

Царствен и сладок, смолк тот Глас могучий.

Все замерло в заворожённых ширях:

Недвижность низошла на мир внимавший,

Покоя Вечного немая бездна.

Но сердце Ашвапати отозвалось,

Вскричав среди безмолвья тех Просторов:

«Ужели я смирюсь со смертной долей,

С убогой нищетой земных вещей,

Я, лицезревший за вселенской маской

Красу и славу Твоего чела?

На тяжкий рок сынов Ты обрекаешь!

Сколь долго нашим духам биться с Ночью,

И выносить удары, пораженья,

И гнуться под ярмом жестоким Смерти —

Нам, избранным сосудам вечной Силы,

Нам, зодчим человеко-божества?

И если Твой вершу я труд внизу

В ошибке, в хламе жизни человечьей,

В неверной полутьме ума людского,

В его полуосознанности бренной,

То где же хоть далекий отблеск Твой?

Текут во мгле века, тысячелетья.

Где ж Твоего явленья луч во тьме,

Где гром могучий крыл Твоей победы?

Лишь преходящих слышен шаг богов.

342

[342]

A plan in the occult eternal Mind
Mapped out to backward and prophetic sight,
The aeons ever repeat their changeless round,
The cycles all rebuild and ever aspire.
All we have done is ever still to do.
All breaks and all renews and is the same.
Huge revolutions of life’s fruitless gyre,
The new-born ages perish like the old,
As if the sad Enigma kept its right
Till all is done for which this scene was made.
Too little the strength that now with us is born,
Too faint the light that steals through Nature’s lids,
Too scant the joy with which she buys our pain.
In a brute world that knows not its own sense,
Thought-racked upon the wheel of birth we live,
The instruments of an impulse not our own
Moved to achieve with our heart’s blood for price
Half-knowledge, half-creations that soon tire.
A foiled immortal soul in perishing limbs,
Baffled and beaten back we labour still;
Annulled, frustrated, spent, we still survive.
In anguish we labour that from us may rise
A larger-seeing man with nobler heart,
A golden vessel of the incarnate Truth,
The executor of the divine attempt
Equipped to wear the earthly body of God,
Communicant and prophet and lover and king.
I know that thy creation cannot fail:
For even through the mists of mortal thought
Infallible are thy mysterious steps,
And, though Necessity dons the garb of Chance,
Hidden in the blind shifts of Fate she keeps
The slow calm logic of Infinity’s pace
And the inviolate sequence of its will.
All life is fixed in an ascending scale
And adamantine is the evolving Law;

План, что наметил тайный вечный Разум,

Проявлен в прошлом и в очах провидца —

Эоны вечно следуют по кругу,

И циклы вечно все возводят снова,

В своем стремленьи неостановимы.

Что сделано, всегда нам делать снова.

Все рушится — и восстает как прежде.

Витками тщетной круговерти жизни,

Века, родясь, как и былые, гибнут,

Как будто в силе горькая Загадка,

Пока не будет сделано вполне

Все, для чего был создан этот космос.

Но слишком все еще мала та сила,

Что с нами в мире этом рождена,

И слишком слаб пока еще тот свет,

Что проникает сквозь Природы веки,

И слишком все еще скудна та радость,

Что воздает она за нашу боль.

В бесчувственном, жестоком, грубом мире,

Не ведающем собственного смысла,

Живем мы, словно бы распяты мыслью

На колесе чудовищном рожденья,

Орудья побужденья, что нам чуждо,

Гонимые достигнуть полузнанья,

Полутворений, чей недолог век,

Ценою крови собственных сердец[1].

Томясь бессмертным духом в бренном теле,

Теряясь и сдавая, все ж мы бьемся;

Разбиты, стерты в прах, мы дышим все ж.

Мы бьемся в муках, чтоб из нас восстал

Всезрящий человек с всемудрым сердцем,

Златой сосуд, что Истину вместил,

Божественной попытки исполнитель,

Что облачен в земное тело Бога,

Пророк и вестник, любящий и царь.

Я знаю, сбудется Твое творенье.

Ведь даже сквозь туманы смертной мысли

Точна Твоя таинственная поступь,

И Неизбежность, хоть рядится в Случай,

Таит в слепых превратностях Судьбы

Безмерности всеведущую мудрость

И логику ее шагов неспешных,

Что нерушимой воли ход являют.

Вся жизнь утверждена в шкале всходящей,

И эволюции Закон незыблем;

[1] Гонимые достигнуть полузнанья

Ценою крови собственных сердец,

Полусозданья, чей недолог век.

343

[343]

In the beginning is prepared the close.
This strange irrational product of the mire,
This compromise between the beast and god,
Is not the crown of thy miraculous world.
I know there shall inform the inconscient cells,
At one with Nature and at height with heaven,
A spirit vast as the containing sky
And swept with ecstasy from invisible founts,
A god come down and greater by the fall.
A Power arose out of my slumber’s cell.
Abandoning the tardy limp of the hours
And the inconstant blink of mortal sight,
There where the Thinker sleeps in too much light
And intolerant flames the lone all-witnessing Eye
Hearing the word of Fate from Silence’ heart
In the endless moment of Eternity,
It saw from timelessness the works of Time.
Overpassed were the leaden formulas of the Mind,
Overpowered the obstacle of mortal Space:
The unfolding Image showed the things to come.
A giant dance of Shiva tore the past;
There was a thunder as of worlds that fall;
Earth was o’errun with fire and the roar of Death
Clamouring to slay a world his hunger had made;
There was a clangour of Destruction’s wings:
The Titan’s battle-cry was in my ears,
Alarm and rumour shook the armoured Night.
I saw the Omnipotent’s flaming pioneers
Over the heavenly verge which turns towards life
Come crowding down the amber stairs of birth;
Forerunners of a divine multitude,
Out of the paths of the morning star they came
Into the little room of mortal life.
I saw them cross the twilight of an age,
The sun-eyed children of a marvellous dawn,
The great creators with wide brows of calm,

Уже в истоке заключен исход.

И этот плод иррациональный грязи,

Меж богом и животным компромисс —

Он не венчает твой волшебный мир.

Я знаю, запылает в темных клетках,

Един с Природой и возвышен в небе,

Дух, беспредельный, словно небосвод,

И, вовлечен в экстаз ключей незримых,

Бог низойдет, возвысившись паденьем.

Из кельи сна во мне восстала Сила.

Покинув хромоту часов неспешных

И смертных глаз неверное морганье,

Там, где Мыслитель спит в избытке света

И Око всесвидетельное блещет

Невыносимо, там она взирала,

Внемля словам Судьбы из уст Безмолвья

В бескрайний миг, запечатлевший Вечность,

Из вневреме́нья на труды Времен.

Низверглись догмы тяжкие Ума,

Преграда смертного Пространства пала,

Грядущего являя Откровенье.

Былое смел гигантский танец Шивы:

Был гром, как будто рушились миры;

Огонь грозил испепелить всю землю;

Над миром разносился Смерти рык,

Пришедшей растерзать свою добычу,

И лязг ужасных крыл Уничтоженья:

Я слышал вопль воителя-Титана,

Набат с молвою бились в латы Тьмы.

И я узрел Всевластного посланцев,

Первопроходцев пламенных его,

Что через край небес, склоненных к жизни,

Толпясь, спешат на землю светоносно

Вниз по янтарной лестнице рожденья;

Предвестники божественного сонма,

С путей далеких утренней звезды

Они пришли в каморку смертной жизни.

Узрел я их, сошедших в мглистый век

Чад солнцеоких дивного рассвета,

Творцов с широкими тиши челами,

344

[344]

The massive barrier-breakers of the world
And wrestlers with destiny in her lists of will,
The labourers in the quarries of the gods,
The messengers of the Incommunicable,
The architects of immortality.
Into the fallen human sphere they came,
Faces that wore the Immortal’s glory still,
Voices that communed still with the thoughts of God,
Bodies made beautiful by the spirit’s light,
Carrying the magic word, the mystic fire,
Carrying the Dionysian cup of joy,
Approaching eyes of a diviner man,
Lips chanting an unknown anthem of the soul,
Feet echoing in the corridors of Time.
High priests of wisdom, sweetness, might and bliss,
Discoverers of beauty’s sunlit ways
And swimmers of Love’s laughing fiery floods
And dancers within rapture’s golden doors,
Their tread one day shall change the suffering earth
And justify the light on Nature’s face.
Although Fate lingers in the high Beyond
And the work seems vain on which our heart’s force was spent,
All shall be done for which our pain was borne.
Even as of old man came behind the beast
This high divine successor surely shall come
Behind man’s inefficient mortal pace,
Behind his vain labour, sweat and blood and tears:
He shall know what mortal mind barely durst think,
He shall do what the heart of the mortal could not dare.
Inheritor of the toil of human time,
He shall take on him the burden of the gods;
All heavenly light shall visit the earth’s thoughts,
The might of heaven shall fortify earthly hearts;
Earth’s deeds shall touch the superhuman’s height,
Earth’s seeing widen into the infinite.
Heavy unchanged weighs still the imperfect world;

Богатырей, крушащих цепи мира,

Борцов с судьбою на арене воли,

Чернорабочих в рудниках богов —

Их, вестников Недостижимого,

Их, архитекторов бессмертия.

Они явились в падший мир людской —

Лики, что славой Вечного лучатся,

Гласы, что неразлучны с Божьей мыслью,

Тела, осиянные светом духа,

Неся глагол волшебный, огнь заветный,

Неся дионисийский кубок счастья,

Приблизив очи богочеловека,

Уста, что гимн души поют безвестный,

Стопы, чье эхо мчит в стенах Времен.

Жрецы блаженства, мудрости и силы,

Скитальцы троп лучистых красоты,

Пловцы в огне и смехе вод Любви,

Танцоры в золотых восторга залах, —

Однажды поступь их излечит землю

И светом озарит Природы лик.

Хоть в Запредельности Судьба всё медлит,

И кажется, что зря трудилось сердце,

Свершится все, за что страдали мы.

Как человек пришел на смену зверю,

Придет и сей божественный преемник

На смену жалкой жизни человека,

Напрасным поту, крови и слезам,

Постигнув то, что смертный ум не грезил,

Верша то, что не смело сердце смертных.

Наследник тягот времени людского,

Он примет ношу тяжкую богов;

Весь свет небес войдет в земную мысль,

Вся мощь небес взбодрит сердца земные,

Чтоб в высь богов взнеслись земли деянья,

Чтоб взор земли простерся в бесконечность.

Тяжел как прежде мир несовершенный;

345

[345]

The splendid youth of Time has passed and failed;
Heavy and long are the years our labour counts
And still the seals are firm upon man’s soul
And weary is the ancient Mother’s heart.
O Truth defended in thy secret sun,
Voice of her mighty musings in shut heavens
On things withdrawn within her luminous depths,
O Wisdom-Splendour, Mother of the universe,
Creatrix, the Eternal’s artist Bride,
Linger not long with thy transmuting hand
Pressed vainly on one golden bar of Time,
As if Time dare not open its heart to God.
O radiant fountain of the world’s delight
World-free and unattainable above,
O Bliss who ever dwellst deep-hid within
While men seek thee outside and never find,
Mystery and Muse with hieratic tongue,
Incarnate the white passion of thy force,
Mission to earth some living form of thee.
One moment fill with thy eternity,
Let thy infinity in one body live,
All-Knowledge wrap one mind in seas of light,
All-Love throb single in one human heart.
Immortal, treading the earth with mortal feet
All heaven’s beauty crowd in earthly limbs!
Omnipotence, girdle with the power of God
Movements and moments of a mortal will,
Pack with the eternal might one human hour
And with one gesture change all future time.
Let a great word be spoken from the heights
And one great act unlock the doors of Fate.”

His prayer sank down in the resisting Night
Oppressed by the thousand forces that deny,
As if too weak to climb to the Supreme.
But there arose a wide consenting Voice;

Ушла Времен блистательная юность;

Тяжел и долог труд наш в летах долгих,

Но всё крепки печати на душе,

И сердце древней Матери устало.

О, Истина в твоем заветном солнце,

Глас дум ее могучих в скрытом небе

О таинствах ее глубин пресветлых,

О, Свето-Мудрость, Матерь мирозданья,

Предвечного художница-Невеста

И Созидательница всех вселенных,

Не медли долго, дланью всемогущей,

Преображающей давя напрасно

На Времени златой засов упорный,

Как будто не решается оно

Всем сердцем распахнуться перед Богом.

О, блещущая суть блаженства мира,

Над ним свободна в недоступных высях,

О, Счастье, что вовек внутри таится

Пока вовне напрасно люди ищут,

Мистерия и Муза строф сакральных,

О, воплоти свой белый пыл всесилья,

Пошли на землю образ свой живой.

Войди в мгновенье вечностью своею,

Пусть тело обретет Твоя безмерность,

Все-Знанье — ум обнимет морем света,

И Все-Любовь забьется в бренном сердце.

Бессмертная, ступи на землю смертной,

В земных чертах яви красу небес!

Всевластье, препоясай силой Божьей

Движенья и мгновенья смертной воли,

Наполни вечной мощью бренный час,

Всю будущность исправь одним деяньем.

Пусть прогремит всесильно слово свыше,

И высший жест отмкнет врата Судьбы».

Его мольба затихла безответно

В великой тьме противящейся Ночи

Под натиском враждебных тысяч сил,

Как будто не смогла взнестись к Всевышней.

Но широко разнесся Глас согласья;

346

[346]

The spirit of beauty was revealed in sound:
Light floated round the marvellous Vision’s brow
And on her lips the Immortal’s joy took shape.
“O strong forerunner, I have heard thy cry.
One shall descend and break the iron Law,
Change Nature’s doom by the lone spirit’s power.
A limitless Mind that can contain the world,
A sweet and violent heart of ardent calms
Moved by the passions of the gods shall come.
All mights and greatnesses shall join in her;
Beauty shall walk celestial on the earth,
Delight shall sleep in the cloud-net of her hair,
And in her body as on his homing tree
Immortal Love shall beat his glorious wings.
A music of griefless things shall weave her charm;
The harps of the Perfect shall attune her voice,
The streams of Heaven shall murmur in her laugh,
Her lips shall be the honeycombs of God,
Her limbs his golden jars of ecstasy,
Her breasts the rapture-flowers of Paradise.
She shall bear Wisdom in her voiceless bosom,
Strength shall be with her like a conqueror’s sword
And from her eyes the Eternal’s bliss shall gaze.
A seed shall be sown in Death’s tremendous hour,
A branch of heaven transplant to human soil;
Nature shall overleap her mortal step;
Fate shall be changed by an unchanging will.”

As a flame disappears in endless Light
Immortally extinguished in its source,
Vanished the splendour and was stilled the word.
An echo of delight that once was close,
The harmony journeyed towards some distant hush,
A music failing in the ear of trance,
A cadence called by distant cadences,
A voice that trembled into strains withdrawn.

Дух красоты запечатлелся в звуке:

Свет засиял вкруг чудного Виденья,

И в слове с уст стекла Бессмертной радость.

«О стойкий и могучий провозвестник,

Твоей молитвы крик услышан мной.

Во плоть сойдет Она и в одиночку

Душою сокрушит Закон железный,

Отменит рок Природы силой духа.

Безмерный Разум, что объемлет мир,

Прекрасное и яростное сердце —

Безмолвий пылких суть и средоточье,

Богов движимы страстью, низойдут.

Все силы, все величья в ней сплотятся,

Вся красота небес на землю ступит,

Уснет блаженство облаком волос,

И в теле, словно на родимом древе,

Забьет крылами вечная Любовь.

Музыка счастья ей подарит чары,

А Совершенных арфы — чудный глас;

Из уст ее, медвяных Божьих сот,

Польется смех, потоком звонким Неба,

И члены будут кубками златыми,

В которых закипит экстаз бессмертный,

И перси — сладкими цветками Рая.

Она вместит в груди безгласной Мудрость,

Пребудет Сила с ней, мечом победным,

И Вечного восторг исторгнут очи.

И ляжет семя в час безмерный Смерти,

Росток небес взойдет на бренной почве;

Природа превзойдет свой смертный шаг,

Неколебимой воле сдастся Рок».

Как пламя исчезает в море Света,

Бессмертно растворясь в своем истоке,

Растаял Образ и затихла речь.

Во след блаженству, бывшему так близко,

Гармония плыла к тиши далекой —

Музыка, что слабела в ухе транса,

Каданс, что дальние зовут кадансы,

Глас, трепетавший песнью затихавшей.

347

[347]

Her form retreated from the longing earth
Forsaking nearness to the abandoned sense,
Ascending to her unattainable home.
Lone, brilliant, vacant lay the inner fields;
All was unfilled inordinate spirit space,
Indifferent, waste, a desert of bright peace.
Then a line moved on the far edge of calm:
The warm-lipped sentient soft terrestrial wave,
A quick and many-murmured moan and laugh,
Came gliding in upon white feet of sound.
Unlocked was the deep glory of Silence’ heart;
The absolute unmoving stillnesses
Surrendered to the breath of mortal air,
Dissolving boundlessly the heavens of trance
Collapsed to waking mind. Eternity
Cast down its incommunicable lids
Over its solitudes remote from ken
Behind the voiceless mystery of sleep.
The grandiose respite failed, the wide release.
Across the light of fast-receding planes
That fled from him as from a falling star,
Compelled to fill its human house in Time
His soul drew back into the speed and noise
Of the vast business of created things.
A chariot of the marvels of the heavens
Broad-based to bear the gods on fiery wheels,
Flaming he swept through the spiritual gates.
The mortal stir received him in its midst.
Once more he moved amid material scenes,
Lifted by intimations from the heights
And in the pauses of the building brain
Touched by the thoughts that skim the fathomless surge
Of Nature and wing back to hidden shores.
The eternal seeker in the aeonic field
Besieged by the intolerant press of hours
Again was strong for great swift-footed deeds.

От алчущей земли ушла та Форма,

Отвергнув близость изгнанного чувства,

Взойдя в недостижимый свой чертог.

Пустынность, свет, покой внутри простерлись,

Безудержная ширь просторов духа,

Бесстрастная, сверкающая тишь.

Но задрожал горизонт безмолвья дальний:

Волна земная мягкой, быстрой негой,

Потоком чувства, нежным, теплоустым —

Стремительный стогласый смех и стон, —

Внеслась, скользя на белых стопах звука.

Безмолвья сердце распахнулось ныне,

Явив своих глубин великолепье;

Недвижностей застывших абсолютность,

Дыханью смертной атмосферы сдалась,

Безмерно тая, транса небеса

Свернулись в пробужденный разум. Вечность

Невыразимые смежила вежды,

Укрыв своих пустынных далей сферы

За пеленой безгласной тайны сна.

Момент великого освобожденья,

Обширной передышки завершился.

Пронзая свет миров, летящих прочь,

Сорвавшейся звездою низвергаясь

В свой бренный дом во плоти человека,

Его душа вернулась в шум и спешку

Бескрайней деловитости творенья.

Волшебной колесницею небес,

Чей стан широк, могуч, нести способный

Богов на огненных своих колесах,

Пылая, минул он ворота духа.

Вновь смертный гомон окружил его.

Он снова жил в материальном действе,

Вздымаемый наитьями с высот,

И в передышках строящего мозга

Внимал мечтам, что реют над пучиной

Природы и, скользнув крылом по водам,

Вновь улетают к тайным берегам.

Искатель вечный в эпохальном поле

Под нетерпимым натиском часов

Вновь был готов к свершеньям быстроногим.

348

[348]

Awake beneath the ignorant vault of Night,
He saw the unnumbered people of the stars
And heard the questioning of the unsatisfied flood
And toiled with the form-maker, measuring Mind.
A wanderer from the occult invisible suns
Accomplishing the fate of transient things,
A god in the figure of the arisen beast,
He raised his brow of conquest to the heavens
Establishing the empire of the soul
On Matter and its bounded universe
As on a solid rock in infinite seas.
The Lord of Life resumed his mighty rounds
In the scant field of the ambiguous globe.

End of Canto 4

END OF BOOK III